Книга Урантии на английском языке является общественным достоянием во всем мире с 2006 года..
Переводы: © 1997 Фонд УРАНТИЯ
| Документ 88. Фетиши, талисманы и магия |
Индекс
Одиночная версия |
Документ 90. Шаманство — знахари и жрецы |
SIN, SACRIFICE, AND ATONEMENT
ГРЕХ, ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ И ИСКУПЛЕНИЕ
1955 89:0.1 PRIMITIVE man regarded himself as being in debt to the spirits, as standing in need of redemption. As the savages looked at it, in justice the spirits might have visited much more bad luck upon them. As time passed, this concept developed into the doctrine of sin and salvation. The soul was looked upon as coming into the world under forfeit—original sin. The soul must be ransomed; a scapegoat must be provided. The head-hunter, in addition to practicing the cult of skull worship, was able to provide a substitute for his own life, a scapeman.
1997 89:0.1 Первобытный человек полагал, что он в долгу у духов и должен вернуть этот долг. В понимании дикаря, духи имели все основания навлечь на него намного больше несчастий. Со временем это представление вылилось в доктрину о грехе и спасении. Считалось, что душа приходит в этот мир, запятнанная первородным грехом. Душу необходимо выкупить. Для этого нужен козел отпущения. Кроме того, что охотник за головами был приверженцем культа черепов, он мог заменить свою жизнь чужой – найти «человека отпущения».
1955 89:0.2 The savage was early possessed with the notion that spirits derive supreme satisfaction from the sight of human misery, suffering, and humiliation. At first, man was only concerned with sins of commission, but later he became exercised over sins of omission. And the whole subsequent sacrificial system grew up around these two ideas. This new ritual had to do with the observance of the propitiation ceremonies of sacrifice. Primitive man believed that something special must be done to win the favor of the gods; only advanced civilization recognizes a consistently even-tempered and benevolent God. Propitiation was insurance against immediate ill luck rather than investment in future bliss. And the rituals of avoidance, exorcism, coercion, and propitiation all merge into one another.
1997 89:0.2 Уже в древности дикарь был глубоко уверен в том, что духи испытывают высшее удовлетворение, взирая на несчастья, страдания и унижения людей. Первоначально человека волновал только грех действия, однако впоследствии его стал беспокоить грех бездействия. Вокруг этих двух понятий сформировалась вся последующая система жертвоприношений[1]. Этот новый ритуал выражался в обрядах принесения искупительной жертвы. Первобытные люди считали, что расположение богов можно завоевать только с помощью особых ритуалов. Только развитая цивилизация признает неизменно спокойного и благосклонного Бога. Искупление являлось скорее гарантией от ближайших несчастий, нежели вкладом в будущее блаженство. И все ритуалы уклонения, заговора, принуждения и умилостивления сливаются друг с другом.
1. THE TABOO
1. ТАБУ
1955 89:1.1 Observance of a taboo was man’s effort to dodge ill luck, to keep from offending the spirit ghosts by the avoidance of something. The taboos were at first nonreligious, but they early acquired ghost or spirit sanction, and when thus reinforced, they became lawmakers and institution builders. The taboo is the source of ceremonial standards and the ancestor of primitive self-control. It was the earliest form of societal regulation and for a long time the only one; it is still a basic unit of the social regulative structure.
1997 89:1.1 Соблюдая табу, человек пытался уклониться от несчастий: избегая чего-либо, он стремился не оскорбить духов-призраков. Изначально табу не имели религиозного смысла, однако вскоре они стали одобряться призраками или духами и, усиленные таким образом, превратились в создателей законов и институтов[2]. Табу является источником ритуальных норм и предшественником примитивного самообладания. Это была древнейшая и в течение длительного времени единственная форма общественного регулирования. Она до сих пор лежит в основе регулирующей социальной структуры.
1955 89:1.2 The respect which these prohibitions commanded in the mind of the savage exactly equaled his fear of the powers who were supposed to enforce them. Taboos first arose because of chance experience with ill luck; later they were proposed by chiefs and shamans—fetish men who were thought to be directed by a spirit ghost, even by a god. The fear of spirit retribution is so great in the mind of a primitive that he sometimes dies of fright when he has violated a taboo, and this dramatic episode enormously strengthens the hold of the taboo on the minds of the survivors.
1997 89:1.2 Почтительное отношение, внушаемое этими запретами в сознании дикаря, в точности соответствовало его страху перед силами, которые, якобы, накладывали эти запреты[3]. Впервые табу возникли из-за случайных столкновений с неудачей. Позднее их стали вводить вожди и шаманы – колдуны, которыми, как считалось, руководят духи-призраки и даже боги. Страх перед возмездием духа был столь велик в сознании первобытного человека, что порой, нарушив табу, он умирал от ужаса, и такие драматичные эпизоды в огромной мере укрепляли власть табу над живыми.
1955 89:1.3 Among the earliest prohibitions were restrictions on the appropriation of women and other property. As religion began to play a larger part in the evolution of the taboo, the article resting under ban was regarded as unclean, subsequently as unholy. The records of the Hebrews are full of the mention of things clean and unclean, holy and unholy, but their beliefs along these lines were far less cumbersome and extensive than were those of many other peoples.
1997 89:1.3 Среди первых запретов были ограничения на присвоение женщин и иной собственности. С повышением значения религии в эволюции табу, предмет запрета стал считаться нечистым, а впоследствии – дьявольским. Письменные свидетельства иудеев изобилуют упоминаниями о вещах чистых и нечистых, святых и дьявольских, однако в данном отношении их вероучения были значительно менее обременительными и пространными, чем у многих других народов.
1955 89:1.4 The seven commandments of Dalamatia and Eden, as well as the ten injunctions of the Hebrews, were definite taboos, all expressed in the same negative form as were the most ancient prohibitions. But these newer codes were truly emancipating in that they took the place of thousands of pre-existent taboos. And more than this, these later commandments definitely promised something in return for obedience.
1997 89:1.4 Семь заповедей Даламатии и Эдема, равно как и десять предписаний иудеев, являлись типичными табу, каждое из которых было выражено в той же негативной форме, что и наиболее древние запреты[4]. Однако эти новейшие кодексы несли явное освобождение в том смысле, что они пришли на смену тысячам прежних табу. Более того, эти заповеди определенно обещали нечто в обмен на послушание.
1955 89:1.5 The early food taboos originated in fetishism and totemism. The swine was sacred to the Phoenicians, the cow to the Hindus. The Egyptian taboo on pork has been perpetuated by the Hebraic and Islamic faiths. A variant of the food taboo was the belief that a pregnant woman could think so much about a certain food that the child, when born, would be the echo of that food. Such viands would be taboo to the child.
1997 89:1.5 Источником древних табу на пищу были фетишизм и тотемизм. Свинья являлась священным животным у финикийцев, корова – у индусов[5]. Табу на свинину у египтян было увековечено иудаизмом и исламом. Одной из разновидностей табу на пищу была вера в то, что если беременная женщина слишком много думает об определенной пище, то родившийся ребенок будет отражением этой еды. Подобные блюда становились для такого ребенка табу.
1955 89:1.6 Methods of eating soon became taboo, and so originated ancient and modern table etiquette. Caste systems and social levels are vestigial remnants of olden prohibitions. The taboos were highly effective in organizing society, but they were terribly burdensome; the negative-ban system not only maintained useful and constructive regulations but also obsolete, outworn, and useless taboos.
1997 89:1.6 Вскоре табу распространились на манеру есть; так возникли древние и современные правила поведения за столом. Кастовые системы и социальные слои суть исчезающие остатки древних запретов. Табу были высокоэффективны для формирования общества, однако они являлись крайне обременительными. Система негативных запретов сохраняла не только полезные и конструктивные правила, но также устаревшие, изжитые и бесполезные табу.
1955 89:1.7 There would, however, be no civilized society to sit in criticism upon primitive man except for these far-flung and multifarious taboos, and the taboo would never have endured but for the upholding sanctions of primitive religion. Many of the essential factors in man’s evolution have been highly expensive, have cost vast treasure in effort, sacrifice, and self-denial, but these achievements of self-control were the real rungs on which man climbed civilization’s ascending ladder.
1997 89:1.7 Однако никакое цивилизованное общество, вместе со своей критикой первобытного человека, не смогло бы появиться без этих всеохватных и разнообразных табу, а табу никак не смогли бы сохраниться, если бы не поддерживающие их предписания первобытной религии. Многие из важнейших факторов человеческой эволюции потребовали больших затрат и стоили огромных усилий, жертв и самоотречения, но эти достижения – проявления самообладания – являлись теми ступеньками, по которым человек взбирался по восходящей лестнице цивилизации.
2. THE CONCEPT OF SIN
2. КОНЦЕПЦИЯ ГРЕХА
1955 89:2.1 The fear of chance and the dread of bad luck literally drove man into the invention of primitive religion as supposed insurance against these calamities. From magic and ghosts, religion evolved through spirits and fetishes to taboos. Every primitive tribe had its tree of forbidden fruit, literally the apple but figuratively consisting of a thousand branches hanging heavy with all sorts of taboos. And the forbidden tree always said, “Thou shalt not.”
1997 89:2.1 Боязнь случайностей и благоговейный страх перед несчастьями буквально заставили человека придумать примитивную религию в качестве предполагаемого спасения от этих бедствий. От магии и призраков религия эволюционировала к духам, фетишам и табу[6]. У каждого первобытного племени было собственное дерево с запретным плодом, своя яблоня, состоящая, образно говоря, из тысячи ветвей, сгибающихся под тяжестью всевозможных табу[7]. И запретное дерево всегда говорило: «Не смей».
1955 89:2.2 As the savage mind evolved to that point where it envisaged both good and bad spirits, and when the taboo received the solemn sanction of evolving religion, the stage was all set for the appearance of the new conception of sin. The idea of sin was universally established in the world before revealed religion ever made its entry. It was only by the concept of sin that natural death became logical to the primitive mind. Sin was the transgression of taboo, and death was the penalty of sin.
1997 89:2.2 Когда разум дикаря эволюционировал до того уровня, на котором у него возникли представления о добрых и злых духах, а также когда табу приобрели официальное одобрение развивающейся религии, сложились все условия для появления новой концепции греха. Понятие греха получило всемирное признание еще до наступления периода богооткровенной религии. Только с помощью концепции греха примитивный разум мог логически обосновать естественную смерть[8]. Грех являлся нарушением табу, а смерть – наказанием за совершенный грех.
1955 89:2.3 Sin was ritual, not rational; an act, not a thought. And this entire concept of sin was fostered by the lingering traditions of Dilmun and the days of a little paradise on earth. The tradition of Adam and the Garden of Eden also lent substance to the dream of a onetime “golden age” of the dawn of the races. And all this confirmed the ideas later expressed in the belief that man had his origin in a special creation, that he started his career in perfection, and that transgression of the taboos—sin—brought him down to his later sorry plight.
1997 89:2.3 Грех отличался ритуальностью, а не рациональностью; это было деяние, а не мысль. И вся эта концепция греха была усилена давними легендами о Дилмуне и тех днях, когда на земле был маленький рай. Кроме того, предание об Адаме и Эдемском Саде укрепили мечту о «золотом веке», существовавшем на заре человечества. И всё это подтверждало представления, выраженные впоследствии верой в то, что человек появился в результате особого сотворения, что он вступил на свой путь в совершенстве и что нарушение табу – грех – низвело человека до его последующего печального состояния[9][10].
1955 89:2.4 The habitual violation of a taboo became a vice; primitive law made vice a crime; religion made it a sin. Among the early tribes the violation of a taboo was a combined crime and sin. Community calamity was always regarded as punishment for tribal sin. To those who believed that prosperity and righteousness went together, the apparent prosperity of the wicked occasioned so much worry that it was necessary to invent hells for the punishment of taboo violators; the numbers of these places of future punishment have varied from one to five.
1997 89:2.4 Привычное нарушение табу стало пороком; первобытный закон считал порок преступлением; в религии он стал грехом. Среди ранних племен нарушение табу представляло собой сочетание преступления и греха. Общинные бедствия всегда рассматривались как наказание за племенной грех[11]. У тех, кто полагал, что процветание и праведность неразделимы, очевидное преуспевание нечестивцев вызывало такое беспокойство, что пришлось придумать ад для наказания нарушителей табу. Число таких мест будущих наказаний колебалось от одного до пяти.
1955 89:2.5 The idea of confession and forgiveness early appeared in primitive religion. Men would ask forgiveness at a public meeting for sins they intended to commit the following week. Confession was merely a rite of remission, also a public notification of defilement, a ritual of crying “unclean, unclean!” Then followed all the ritualistic schemes of purification. All ancient peoples practiced these meaningless ceremonies. Many apparently hygienic customs of the early tribes were largely ceremonial.
1997 89:2.5 Уже на раннем этапе развития примитивной религии появились понятия исповеди и прощения. Люди принародно просили прощения за грехи, которые они собирались совершить на следующей неделе. Исповедь была всего лишь обрядом отпущения грехов, а также публичным оповещением о скверне, ритуальными воплями: «Нечист, нечист!» Вслед за этим появились всевозможные ритуальные системы очищения. Все древние народы пользовались этими бессмысленными ритуалами[12]. Многие обряды древних племен, имевшие, на первый взгляд, гигиеническое значение, использовались, в основном, в ритуальных целях.
3. RENUNCIATION AND HUMILIATION
3. САМООТРЕЧЕНИЕ И УНИЖЕНИЕ
1955 89:3.1 Renunciation came as the next step in religious evolution; fasting was a common practice. Soon it became the custom to forgo many forms of physical pleasure, especially of a sexual nature. The ritual of the fast was deeply rooted in many ancient religions and has been handed down to practically all modern theologic systems of thought.
1997 89:3.1 Следующим шагом в эволюции религии стало самоотречение[13]. Постничество было общей практикой. Вскоре стало обычным отказываться от многих видов физических наслаждений, в особенности от наслаждений сексуального характера. Соблюдение поста прочно вошло во многие древние религии и перешло практически во все современные теологические доктрины.
1955 89:3.2 Just about the time barbarian man was recovering from the wasteful practice of burning and burying property with the dead, just as the economic structure of the races was beginning to take shape, this new religious doctrine of renunciation appeared, and tens of thousands of earnest souls began to court poverty. Property was regarded as a spiritual handicap. These notions of the spiritual dangers of material possession were widespreadly entertained in the times of Philo and Paul, and they have markedly influenced European philosophy ever since.
1997 89:3.2 Примерно в то же время, когда варвар избавлялся от разорительной практики сжигания и захоронения собственности вместе с покойником, когда у народов стала формироваться экономическая структура, появилась новая религиозная доктрина самоотречения, и десятки тысяч искренних душ стали стремиться к бедности. Собственность рассматривалась как духовное препятствие. Эти представления об опасностях владения материальной собственностью получили широкое распространение во времена Филона и Павла, и с тех пор они оказывают заметное влияние на европейскую философию[14].
1955 89:3.3 Poverty was just a part of the ritual of the mortification of the flesh which, unfortunately, became incorporated into the writings and teachings of many religions, notably Christianity. Penance is the negative form of this ofttimes foolish ritual of renunciation. But all this taught the savage self-control, and that was a worth-while advancement in social evolution. Self-denial and self-control were two of the greatest social gains from early evolutionary religion. Self-control gave man a new philosophy of life; it taught him the art of augmenting life’s fraction by lowering the denominator of personal demands instead of always attempting to increase the numerator of selfish gratification.
1997 89:3.3 Бедность была всего лишь частью ритуала умерщвления плоти, который, к сожалению, вошел в писания и учения многих религий – в особенности христианства. Епитимья является негативной формой этого часто нелепого ритуала самоотречения[15]. Однако всё это приучало дикаря к самообладанию, что было заметным прогрессом в социальной эволюции. Самоотречение и самообладание явились двумя крупнейшими социальными завоеваниями ранней эволюционной религии. Самоотречение и самообладание дали человеку новую философию жизни; они учили его искусству увеличения дроби жизни через уменьшение знаменателя личных требований, вместо вечных попыток увеличить числитель эгоистичного самоуслаждения.
1955 89:3.4 These olden ideas of self-discipline embraced flogging and all sorts of physical torture. The priests of the mother cult were especially active in teaching the virtue of physical suffering, setting the example by submitting themselves to castration. The Hebrews, Hindus, and Buddhists were earnest devotees of this doctrine of physical humiliation.
1997 89:3.4 Эти древние представления о самодисциплине включали телесные наказания и всевозможные виды физических истязаний. С особой активностью проповедовали учения о благе физических страданий жрецы культа матери, в качестве примера подвергавшие себя кастрации. Иудеи, индусы и буддисты были убежденными приверженцами доктрины физического унижения.
1955 89:3.5 All through the olden times men sought in these ways for extra credits on the self-denial ledgers of their gods. It was once customary, when under some emotional stress, to make vows of self-denial and self-torture. In time these vows assumed the form of contracts with the gods and, in that sense, represented true evolutionary progress in that the gods were supposed to do something definite in return for this self-torture and mortification of the flesh. Vows were both negative and positive. Pledges of this harmful and extreme nature are best observed today among certain groups in India.
1997 89:3.5 Во все древние эпохи с помощью этих методов люди стремились заручиться дополнительным кредитом за самоотречение в бухгалтерских книгах своих богов. Когда-то, в условиях эмоционального стресса, было обычным давать клятву самоотречения и самоистязания. Со временем эти клятвы приняли форму договора с богами и в этом смысле представляли собой истинный эволюционный прогресс, ибо считалось, что боги должны были совершить что-то определенное в ответ на самоистязания и умерщвление плоти. Клятвы были как негативными, так и позитивными. В настоящее время наиболее последовательными приверженцами таких вредных и экстремальных обетов являются некоторые группы в Индии.
1955 89:3.6 It was only natural that the cult of renunciation and humiliation should have paid attention to sexual gratification. The continence cult originated as a ritual among soldiers prior to engaging in battle; in later days it became the practice of “saints.” This cult tolerated marriage only as an evil lesser than fornication. Many of the world’s great religions have been adversely influenced by this ancient cult, but none more markedly than Christianity. The Apostle Paul was a devotee of this cult, and his personal views are reflected in the teachings which he fastened onto Christian theology: “It is good for a man not to touch a woman.” “I would that all men were even as I myself.” “I say, therefore, to the unmarried and widows, it is good for them to abide even as I.” Paul well knew that such teachings were not a part of Jesus’ gospel, and his acknowledgment of this is illustrated by his statement, “I speak this by permission and not by commandment.” But this cult led Paul to look down upon women. And the pity of it all is that his personal opinions have long influenced the teachings of a great world religion. If the advice of the tentmaker-teacher were to be literally and universally obeyed, then would the human race come to a sudden and inglorious end. Furthermore, the involvement of a religion with the ancient continence cult leads directly to a war against marriage and the home, society’s veritable foundation and the basic institution of human progress. And it is not to be wondered at that all such beliefs fostered the formation of celibate priesthoods in the many religions of various peoples.
1997 89:3.6 Совершенно естественно, что культ самоотречения и унижения не мог не обратить внимание на половое удовлетворение. Культ воздержания возник как обычай, которого придерживались солдаты перед боем; в более поздние времена воздержание стало практикой «святых». Этот культ мирился с браком только как со злом меньшим, чем прелюбодеяние[16]. Многие из великих мировых религий испытали неблагоприятное воздействие этого древнего культа, однако самый глубокий след он оставил на христианстве. Апостол Павел был приверженцем этого культа, и его личные взгляды отражены в учениях, навязанных им христианской теологии: «Лучше для мужчины не притрагиваться к женщине»[17]. «Я хотел бы, чтобы все люди были подобны мне»[18]. «Безбрачным же и вдовым я говорю: лучше для них, если они останутся, как я»[19]. Павел прекрасно знал: такие учения не являются частью евангелия Иисуса, что подтверждается следующей его фразой: «Это я говорю в качестве позволения, а не приказа»[20]. Однако этот культ привел Павла к высокомерному отношению к женщинам. И самое обидное заключается в том, что долгое время его личное мнение оказывало влияние на учения великой мировой религии. Если бы весь мир буквально последовал совету этого изготовителя палаток и проповедника, то человеческий род пришел бы к быстрому и бесславному концу. Более того, вмешательство религии в древний культ воздержания прямо ведет к войне против брака и семьи – истинного фундамента общества и основного института человеческого прогресса. Неудивительно, что все подобные верования способствовали появлению безбрачного духовенства в различных религиях и у разных народов.
1955 89:3.7 Someday man should learn how to enjoy liberty without license, nourishment without gluttony, and pleasure without debauchery. Self-control is a better human policy of behavior regulation than is extreme self-denial. Nor did Jesus ever teach these unreasonable views to his followers.
1997 89:3.7 Когда-нибудь человеку предстоит научиться пользоваться свободой без вседозволенности, пищей без обжорства, удовольствием без разгула. Как метод контроля за поведением, самообладание лучше крайнего самоотречения. Сам же Иисус никогда не внушал этих неразумных убеждений своим последователям.
4. ORIGINS OF SACRIFICE
4. ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ
1955 89:4.1 Sacrifice as a part of religious devotions, like many other worshipful rituals, did not have a simple and single origin. The tendency to bow down before power and to prostrate oneself in worshipful adoration in the presence of mystery is foreshadowed in the fawning of the dog before its master. It is but one step from the impulse of worship to the act of sacrifice. Primitive man gauged the value of his sacrifice by the pain which he suffered. When the idea of sacrifice first attached itself to religious ceremonial, no offering was contemplated which was not productive of pain. The first sacrifices were such acts as plucking hair, cutting the flesh, mutilations, knocking out teeth, and cutting off fingers. As civilization advanced, these crude concepts of sacrifice were elevated to the level of the rituals of self-abnegation, asceticism, fasting, deprivation, and the later Christian doctrine of sanctification through sorrow, suffering, and the mortification of the flesh.
1997 89:4.1 Как часть религиозных обрядов, жертвоприношение, наряду с многими другими ритуалами поклонения, не имело простого и единого источника. Тенденция склоняться перед власть имущими и падать ниц в боготворящем обожании в присутствии тайны знакома по припаданию собаки к земле перед своим хозяином. От порыва к поклонению до акта жертвоприношения – всего один шаг. Первобытный человек измерял ценность своего жертвоприношения испытываемой болью. Когда жертвоприношение впервые стало атрибутом религиозного обряда, приношением считалось только то, что причиняло боль. К первым видам жертвоприношения относились такие действия, как выдирание волос, разрезание плоти, членовредительство, выбивание зубов и отрезание пальцев. С развитием цивилизации эти примитивные представления о жертвоприношении были подняты до уровня ритуалов самопожертвования, аскетизма, постничества, лишений и последующей христианской доктрины об очищении через скорбь, страдание и умерщвление плоти.
1955 89:4.2 Early in the evolution of religion there existed two conceptions of the sacrifice: the idea of the gift sacrifice, which connoted the attitude of thanksgiving, and the debt sacrifice, which embraced the idea of redemption. Later there developed the notion of substitution.
1997 89:4.2 Уже на раннем этапе развития религии в ней появились две концепции жертвоприношения: представление о жертве-даре, которое подразумевало отношение благодарения, и жертве-долге, которое включало понятие искупления. Впоследствии появилось представление о заменах.
1955 89:4.3 Man still later conceived that his sacrifice of whatever nature might function as a message bearer to the gods; it might be as a sweet savor in the nostrils of deity. This brought incense and other aesthetic features of sacrificial rituals which developed into sacrificial feasting, in time becoming increasingly elaborate and ornate.
1997 89:4.3 Еще позднее человек вообразил, что жертва любого характера может служить средством для передачи сообщения богам[21]. Она может быть приятным благоуханием в ноздрях божества. Так появился фимиам и другие эстетические атрибуты жертвенных ритуалов, которые впоследствии превратились в религиозные праздники, со временем становившиеся все более вычурными и помпезными.
1955 89:4.4 As religion evolved, the sacrificial rites of conciliation and propitiation replaced the older methods of avoidance, placation, and exorcism.
1997 89:4.4 С развитием религии жертвенные ритуалы умиротворения и умилостивления пришли на смену более древним методам уклонения, задабривания и заклинаний.
1955 89:4.5 The earliest idea of the sacrifice was that of a neutrality assessment levied by ancestral spirits; only later did the idea of atonement develop. As man got away from the notion of the evolutionary origin of the race, as the traditions of the days of the Planetary Prince and the sojourn of Adam filtered down through time, the concept of sin and of original sin became widespread, so that sacrifice for accidental and personal sin evolved into the doctrine of sacrifice for the atonement of racial sin. The atonement of the sacrifice was a blanket insurance device which covered even the resentment and jealousy of an unknown god.
1997 89:4.5 Согласно древнейшему представлению, жертва являлась данью, взимаемой духами предков в обмен на свое невмешательство. И уже позднее появилось понятие искупления. С отходом человека от представления об эволюционном возникновении человечества и по мере того как предания о времени Планетарного Князя и пребывании Адама просачивались сквозь века, широкое распространение получила концепция греха и первородного греха, в результате чего жертвы, приносимые для искупления случайных и личных грехов, стали рассматриваться как жертвоприношения во искупление греха всего человеческого рода. Искупление через жертвоприношение было всеобъемлющей гарантией, покрывавшей негодование и ревность даже неведомых богов.
1955 89:4.6 Surrounded by so many sensitive spirits and grasping gods, primitive man was face to face with such a host of creditor deities that it required all the priests, ritual, and sacrifices throughout an entire lifetime to get him out of spiritual debt. The doctrine of original sin, or racial guilt, started every person out in serious debt to the spirit powers.
1997 89:4.6 В окружении такого количества обидчивых духов и алчных богов первобытному человеку приходилось иметь дело с целым сонмом божеств-кредиторов. Поэтому в течение всей своей жизни человек нуждался в многочисленных жрецах, ритуалах и жертвоприношениях, чтобы избавиться от духовной задолженности. Из-за доктрины первородного греха, или врожденной вины человеческого рода, каждый человек отправлялся в свой жизненный путь под бременем долга перед духовными силами.
1955 89:4.7 Gifts and bribes are given to men; but when tendered to the gods, they are described as being dedicated, made sacred, or are called sacrifices. Renunciation was the negative form of propitiation; sacrifice became the positive form. The act of propitiation included praise, glorification, flattery, and even entertainment. And it is the remnants of these positive practices of the olden propitiation cult that constitute the modern forms of divine worship. Present-day forms of worship are simply the ritualization of these ancient sacrificial techniques of positive propitiation.
1997 89:4.7 Подарки и взятки даются людям. Однако когда они предлагаются богам, то о них говорят как о посвященных, ставших священными или называют их жертвоприношениями. Отречение было негативной формой умилостивления; жертвоприношение стало его позитивной формой. Акт умилостивления включал хвалу, прославление, лесть и даже развлечение. Современные формы божественного поклонения представляют собой пережитки этих позитивных обрядов древнего культа умилостивления. Такие формы поклонения – это всего лишь ритуализация древних жертвенных методов позитивного умилостивления.
1955 89:4.8 Animal sacrifice meant much more to primitive man than it could ever mean to modern races. These barbarians regarded the animals as their actual and near kin. As time passed, man became shrewd in his sacrificing, ceasing to offer up his work animals. At first he sacrificed the best of everything, including his domesticated animals.
1997 89:4.8 Жертвоприношение животных имело для первобытного человека несравненно большее значение, чем для современных рас. Эти варвары считали животных своими настоящими и близкими родственниками. Со временем человек стал практичным в отношении своих жертвоприношений и перестал приносить в жертву рабочий скот. Поначалу он жертвовал лучшую часть всего, включая домашних животных[22].
1955 89:4.9 It was no empty boast that a certain Egyptian ruler made when he stated that he had sacrificed: 113,433 slaves, 493,386 head of cattle, 88 boats, 2,756 golden images, 331,702 jars of honey and oil, 228,380 jars of wine, 680,714 geese, 6,744,428 loaves of bread, and 5,740,352 sacks of corn. And in order to do this he must needs have sorely taxed his toiling subjects.
1997 89:4.9 Вовсе не бахвальством является утверждение одного из правителей Египта о том, что он пожертвовал 113 433 раба, 493 386 голов скота, 88 кораблей, 2 756 золотых изображений, 331 702 сосуда с медом и маслом, 228 380 сосудов с вином, 680 714 гусей, 6 744 428 хлебов и 5 740 352 мешка с монетами. И для того чтобы иметь возможность сделать это, ему пришлось собрать жестокую дань со своих подчиненных, работавших в поте лица своего.
1955 89:4.10 Sheer necessity eventually drove these semisavages to eat the material part of their sacrifices, the gods having enjoyed the soul thereof. And this custom found justification under the pretense of the ancient sacred meal, a communion service according to modern usage.
1997 89:4.10 В конце концов, суровая необходимость заставила этих полуварваров съедать материальную часть своих жертв, после того как боги успевали насладиться душой жертвенных даров[23]. И предлогом для оправдания этого обычая стала древняя священная пища, что в современной церковной практике превратилось в причастие.
5. SACRIFICES AND CANNIBALISM
5. ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ И КАННИБАЛИЗМ
1955 89:5.1 Modern ideas of early cannibalism are entirely wrong; it was a part of the mores of early society. While cannibalism is traditionally horrible to modern civilization, it was a part of the social and religious structure of primitive society. Group interests dictated the practice of cannibalism. It grew up through the urge of necessity and persisted because of the slavery of superstition and ignorance. It was a social, economic, religious, and military custom.
1997 89:5.1 Современные представления о раннем каннибализме в корне неверны; он был частью нравов древнего общества. Хотя каннибализм традиционно вызывает ужас у современных цивилизованных людей, он являлся составной частью социальной и религиозной структуры первобытного общества. Практика каннибализма была продиктована групповыми интересами. Она возникла под давлением необходимости и поддерживалась рабской зависимостью от суеверий и невежества. Это был социальный, экономический, религиозный и военный обычай.
1955 89:5.2 Early man was a cannibal; he enjoyed human flesh, and therefore he offered it as a food gift to the spirits and his primitive gods. Since ghost spirits were merely modified men, and since food was man’s greatest need, then food must likewise be a spirit’s greatest need.
1997 89:5.2 Древний человек был каннибалом. Ему нравилась человеческая плоть, и потому он предлагал ее в качестве жертвенной пищи духам и своим первобытным богам. Так как призраки-духи представляли собой всего лишь видоизмененных людей и так как пища являлась первой потребностью человека, то она должна была быть таковой и для духа.
1955 89:5.3 Cannibalism was once well-nigh universal among the evolving races. The Sangiks were all cannibalistic, but originally the Andonites were not, nor were the Nodites and Adamites; neither were the Andites until after they had become grossly admixed with the evolutionary races.
1997 89:5.3 Некогда каннибализм был чуть ли не всеобщим явлением среди развивающихся рас. Он был свойствен всем сангикским расам, однако первоначально он отсутствовал у андонитов; не было его и у нодитов и адамитов. У андитов каннибализм появился лишь после того, как они полностью смешались с эволюционными расами.
1955 89:5.4 The taste for human flesh grows. Having been started through hunger, friendship, revenge, or religious ritual, the eating of human flesh goes on to habitual cannibalism. Man-eating has arisen through food scarcity, though this has seldom been the underlying reason. The Eskimos and early Andonites, however, seldom were cannibalistic except in times of famine. The red men, especially in Central America, were cannibals. It was once a general practice for primitive mothers to kill and eat their own children in order to renew the strength lost in childbearing, and in Queensland the first child is still frequently thus killed and devoured. In recent times cannibalism has been deliberately resorted to by many African tribes as a war measure, a sort of frightfulness with which to terrorize their neighbors.
1997 89:5.4 Вкус к человеческому мясу растет. Употребление в пищу человеческой плоти – из-за голода, как атрибут дружеских отношений, из мести или как часть религиозного ритуала – превратило каннибализм в привычку. Людоедство возникло из-за скудости еды, хотя обычно это не являлось основной причиной. Тем не менее, за исключением случаев голода, эскимосы и ранние андониты редко становились каннибалами. Красные люди, в особенности в Центральной Америке, были людоедами. Когда-то первобытные матери, по своему обыкновению, убивали и съедали собственных детей, чтобы восстановить силы, потерянные во время родов, а в Квинсленде до сих пор нередко убивают и съедают первого ребенка. Еще относительно недавно к каннибализму преднамеренно прибегали многие африканские племена в качестве военной меры для запугивания своих соседей.
1955 89:5.5 Some cannibalism resulted from the degeneration of once superior stocks, but it was mostly prevalent among the evolutionary races. Man-eating came on at a time when men experienced intense and bitter emotions regarding their enemies. Eating human flesh became part of a solemn ceremony of revenge; it was believed that an enemy’s ghost could, in this way, be destroyed or fused with that of the eater. It was once a widespread belief that wizards attained their powers by eating human flesh.
1997 89:5.5 В некоторых случаях каннибализм появлялся вследствие деградации некогда высокоразвитых родов, но наибольшее распространение он получил среди эволюционных рас. Каннибализм возникал в те времена, когда человек испытывал острую ненависть к своим врагам. Поедание человеческой плоти стало частью торжественной церемонии возмездия. Считалось, что таким образом можно было уничтожить дух врага или же слить его с духом съедавшего плоть человека. В свое время широкое распространение получила вера в то, что колдуны приобретают свои способности благодаря поеданию человеческой плоти.
1955 89:5.6 Certain groups of man-eaters would consume only members of their own tribes, a pseudospiritual inbreeding which was supposed to accentuate tribal solidarity. But they also ate enemies for revenge with the idea of appropriating their strength. It was considered an honor to the soul of a friend or fellow tribesman if his body were eaten, while it was no more than just punishment to an enemy thus to devour him. The savage mind made no pretensions to being consistent.
1997 89:5.6 Некоторые группы людоедов употребляли в пищу только членов своих племен. Такой псевдодуховный инбридинг якобы подчеркивал племенную солидарность. Правда, они также ели врагов – из мести к ним и с целью присвоить себе их силу. Считалось, что когда съедается тело друга или соплеменника, его душе оказывается честь, в то время как пожирание врага служило мерой наказания. Разум примитивного человека не претендовал на последовательность.
1955 89:5.7 Among some tribes aged parents would seek to be eaten by their children; among others it was customary to refrain from eating near relations; their bodies were sold or exchanged for those of strangers. There was considerable commerce in women and children who had been fattened for slaughter. When disease or war failed to control population, the surplus was unceremoniously eaten.
1997 89:5.7 В некоторых племенах престарелые родители желали быть съеденными собственными детьми. В других обычно воздерживались от поедания близких родственников: их тела продавались или обменивались на чужаков. Велась оживленная торговля женщинами и детьми, откормленными на убой. Когда болезни или войны не справлялись с ограничением рождаемости, излишек бесцеремонно съедался.
1955 89:5.8 Cannibalism has been gradually disappearing because of the following influences:
1997 89:5.8 Каннибализм постепенно исчезал под воздействием ряда факторов:
1955 89:5.9 1. It sometimes became a communal ceremony, the assumption of collective responsibility for inflicting the death penalty upon a fellow tribesman. The blood guilt ceases to be a crime when participated in by all, by society. The last of cannibalism in Asia was this eating of executed criminals.
1997 89:5.9 1. Иногда он становился общинной церемонией, принятием коллективной ответственности за вынесение смертного наказания соплеменнику. Кровная вина перестает быть преступлением, когда разделяется всеми, обществом. Последние случаи каннибализма в Азии относились к поеданию казненных преступников.
1955 89:5.10 2. It very early became a religious ritual, but the growth of ghost fear did not always operate to reduce man-eating.
1997 89:5.10 2. Уже в глубокой древности он превратился в религиозный ритуал, однако растущий страх перед духами не всегда способствовал уменьшению людоедства.
1955 89:5.11 3. Eventually it progressed to the point where only certain parts or organs of the body were eaten, those parts supposed to contain the soul or portions of the spirit. Blood drinking became common, and it was customary to mix the “edible” parts of the body with medicines.
1997 89:5.11 3. В конце концов, он эволюционировал до того положения, когда в пищу шли только строго определенные части или органы тела – такие, которые, якобы, содержали душу или части духа. Получила распространение традиция выпивать кровь, и стало обычным явлением смешивать «съедобные» части тела с лекарствами.
1955 89:5.12 4. It became limited to men; women were forbidden to eat human flesh.
1997 89:5.12 4. Он стал культом мужчин; женщинам запрещалось есть человеческую плоть.
1955 89:5.13 5. It was next limited to the chiefs, priests, and shamans.
1997 89:5.13 5. На следующем этапе он стал прерогативой вождей, жрецов и шаманов.
1955 89:5.14 6. Then it became taboo among the higher tribes. The taboo on man-eating originated in Dalamatia and slowly spread over the world. The Nodites encouraged cremation as a means of combating cannibalism since it was once a common practice to dig up buried bodies and eat them.
1997 89:5.14 6. После этого в более развитых племенах он превратился в табу. Табу на людоедство впервые появилось в Даламатии и постепенно распространилось по всему миру. Нодиты поощряли кремацию как метод борьбы с каннибализмом, ибо когда-то было обычной практикой выкапывать тела и съедать их.
1955 89:5.15 7. Human sacrifice sounded the death knell of cannibalism. Human flesh having become the food of superior men, the chiefs, it was eventually reserved for the still more superior spirits; and thus the offering of human sacrifices effectively put a stop to cannibalism, except among the lowest tribes. When human sacrifice was fully established, man-eating became taboo; human flesh was food only for the gods; man could eat only a small ceremonial bit, a sacrament.
1997 89:5.15 7. Человеческое жертвоприношение положило конец каннибализму. Превратившись в пищу для высокопоставленных людей, вождей, плоть человека в итоге стала предназначаться для еще более высоких духов. Так принесение в жертву людей смогло положить конец каннибализму; исключение составляли только наиболее отсталые племена. Когда человеческое жертвоприношение стало распространенной практикой, людоедство превратилось в табу: человеческая плоть предназначалась только для богов. Человек же был вправе съедать лишь небольшой ритуальный кусок, причастие.
1955 89:5.16 Finally animal substitutes came into general use for sacrificial purposes, and even among the more backward tribes dog-eating greatly reduced man-eating. The dog was the first domesticated animal and was held in high esteem both as such and as food.
1997 89:5.16 Наконец, общее распространение получило использование животных вместо людей для жертвоприношений, и даже среди самых отсталых племен употребление в пищу собак привело к огромному сокращению людоедства. Собака была первым одомашненным животным, которое высоко ценилось и как таковое, и в качестве пищи.
6. EVOLUTION OF HUMAN SACRIFICE
6. ЭВОЛЮЦИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ
1955 89:6.1 Human sacrifice was an indirect result of cannibalism as well as its cure. Providing spirit escorts to the spirit world also led to the lessening of man-eating as it was never the custom to eat these death sacrifices. No race has been entirely free from the practice of human sacrifice in some form and at some time, even though the Andonites, Nodites, and Adamites were the least addicted to cannibalism.
1997 89:6.1 Человеческое жертвоприношение было косвенным результатом каннибализма, равно как и средством избавления от него. Обычай отправлять вместе с покойником духов для сопровождения его в загробный мир также привел к ослаблению практики людоедства, ибо было не принято съедать этих принесенных в жертву людей. В той или иной форме, в тот или иной период, ни одна раса не была полностью свободна от человеческого жертвоприношения, хотя, по сравнению с другими, андониты, нодиты и адамиты отличались наименьшей склонностью к каннибализму.
1955 89:6.2 Human sacrifice has been virtually universal; it persisted in the religious customs of the Chinese, Hindus, Egyptians, Hebrews, Mesopotamians, Greeks, Romans, and many other peoples, even on to recent times among the backward African and Australian tribes. The later American Indians had a civilization emerging from cannibalism and, therefore, steeped in human sacrifice, especially in Central and South America. The Chaldeans were among the first to abandon the sacrificing of humans for ordinary occasions, substituting therefor animals. About two thousand years ago a tenderhearted Japanese emperor introduced clay images to take the place of human sacrifices, but it was less than a thousand years ago that these sacrifices died out in northern Europe. Among certain backward tribes, human sacrifice is still carried on by volunteers, a sort of religious or ritual suicide. A shaman once ordered the sacrifice of a much respected old man of a certain tribe. The people revolted; they refused to obey. Whereupon the old man had his own son dispatch him; the ancients really believed in this custom.
1997 89:6.2 Человеческое жертвоприношение было практически повсеместным[24]. Оно сохранялось в религиозных обычаях китайцев, индусов, египтян, иудеев, месопотамцев, греков, римлян и многих других народов и еще недавно существовало среди отсталых африканских и австралийских племен. Цивилизация американских индейцев более позднего периода началась с каннибализма и потому погрязла в человеческих жертвоприношениях, в особенности в Центральной и Южной Америке. Халдеи одними из первых отказались от принесения в жертву людей в обычных случаях, заменив их животными. Около двух тысяч лет тому назад мягкосердечный японский император ввел в практику глиняные изображения, которые приносили в жертву вместо людей, однако в северной Европе жертвоприношение людей исчезло только менее тысячи лет тому назад. В некоторых отсталых племенах люди до сих пор добровольно приносят себя в жертву, что является разновидностью религиозного или ритуального самоубийства. Однажды шаман одного из племен приказал принести в жертву глубокоуважаемого старика. Люди взбунтовались и отказались подчиниться. Тогда старик лишил себя жизни руками своего собственного сына. Древние действительно верили в этот обычай.
1955 89:6.3 There is no more tragic and pathetic experience on record, illustrative of the heart-tearing contentions between ancient and time-honored religious customs and the contrary demands of advancing civilization, than the Hebrew narrative of Jephthah and his only daughter. As was common custom, this well-meaning man had made a foolish vow, had bargained with the “god of battles,” agreeing to pay a certain price for victory over his enemies. And this price was to make a sacrifice of that which first came out of his house to meet him when he returned to his home. Jephthah thought that one of his trusty slaves would thus be on hand to greet him, but it turned out that his daughter and only child came out to welcome him home. And so, even at that late date and among a supposedly civilized people, this beautiful maiden, after two months to mourn her fate, was actually offered as a human sacrifice by her father, and with the approval of his fellow tribesmen. And all this was done in the face of Moses’ stringent rulings against the offering of human sacrifice. But men and women are addicted to making foolish and needless vows, and the men of old held all such pledges to be highly sacred.
1997 89:6.3 История не знает более трагического и трогательного случая, характерного для душераздирающих столкновений древних, освященных веками религиозных обычаев с противоположными требованиями развивающейся цивилизации, чем иудейское повествование об Иеффае и его единственной дочери[25]. Следуя обычаю и действуя из благих намерений, этот человек дал безрассудную клятву, заключив соглашение с «богом брани» и согласившись заплатить определенную цену за победу над своими врагами[26]. Эта цена заключалась в том, чтобы принести в жертву первого, кто выйдет из его дома навстречу ему при возвращении домой. Иеффай полагал, что это будет один из его верных рабов; однако случилось так, что поприветствовать его по случаю возвращения домой вышла его дочь, его единственное дитя. Так, несмотря на то что в данном случае речь идет о сравнительно недавнем времени и, казалось бы, цивилизованном народе, эта прекрасная девушка, по прошествии двух месяцев, проведенных в оплакивании своей судьбы, была действительно принесена в жертву своим отцом, с одобрения его соплеменников. И всё это было совершено, несмотря на то что Моисей наложил строгий запрет на принесение в жертву людей. Однако мужчины и женщины испытывают тягу к глупым и ненужным клятвам, а в те времена люди считали все такие обещания в высшей степени священными.
1955 89:6.4 In olden times, when a new building of any importance was started, it was customary to slay a human being as a “foundation sacrifice.” This provided a ghost spirit to watch over and protect the structure. When the Chinese made ready to cast a bell, custom decreed the sacrifice of at least one maiden for the purpose of improving the tone of the bell; the girl chosen was thrown alive into the molten metal.
1997 89:6.4 В древности, приступая к строительству хоть сколько-нибудь значительного здания, обычно умерщвляли человека в качестве «жертвы на основание»[27]. Так появлялся призрак-дух, охранявший и защищавший строение. Древние китайцы, собираясь отлить колокол, должны были следовать требованиям обычая – жертвовать как минимум одну девушку для улучшения звучания колокола; выбранную девушку бросали живой в расплавленный металл.
1955 89:6.5 It was long the practice of many groups to build slaves alive into important walls. In later times the northern European tribes substituted the walling in of the shadow of a passerby for this custom of entombing living persons in the walls of new buildings. The Chinese buried in a wall those workmen who died while constructing it.
1997 89:6.5 Во многих группах существовал вековой обычай замуровывать рабов живыми в имеющие важное значение стены. В более поздние времена северо-европейские племена стали замуровывать тень какого-нибудь прохожего, вместо того, чтобы погребать людей заживо в стенах новых зданий. Китайцы хоронили в стене тех рабочих, которые умерли при ее строительстве.
1955 89:6.6 A petty king in Palestine, in building the walls of Jericho, “laid the foundation thereof in Abiram, his first-born, and set up the gates thereof in his youngest son, Segub.” At that late date, not only did this father put two of his sons alive in the foundation holes of the city’s gates, but his action is also recorded as being “according to the word of the Lord.” Moses had forbidden these foundation sacrifices, but the Israelites reverted to them soon after his death. The twentieth-century ceremony of depositing trinkets and keepsakes in the cornerstone of a new building is reminiscent of the primitive foundation sacrifices.
1997 89:6.6 При возведении стен Иерихона палестинский царек «положил основание на первенце своем Авираме, поставил ворота на младшем своем сыне Сегубе»[28]. Несмотря на то что это произошло относительно недавно, этот отец не только замуровал двух своих сыновей живыми в нишах основания городских ворот, но его действия также описываются как совершенные «по велению Господа»[29]. Моисей запретил такие жертвы на основание, однако израильтяне вернулись к ним вскоре после его смерти. Существующий в двадцатом веке ритуал закладывания безделушек и памятных знаков в угловой камень нового дома напоминает первобытные жертвы на основание.
1955 89:6.7 It was long the custom of many peoples to dedicate the first fruits to the spirits. And these observances, now more or less symbolic, are all survivals of the early ceremonies involving human sacrifice. The idea of offering the first-born as a sacrifice was widespread among the ancients, especially among the Phoenicians, who were the last to give it up. It used to be said upon sacrificing, “life for life.” Now you say at death, “dust to dust.”
1997 89:6.7 В течение долгого времени существовал обычай посвящать первые плоды духам. Все эти обряды, в настоящее время более или менее символические, являются пережитком древних ритуалов, включавших принесение в жертву людей. Жертвование первенца было широко распространенным среди древних народов, в особенности среди финикийцев, которые последними отказались от этой практики. Принося жертву, обычно говорили: «Жизнь за жизнь»[30]. Теперь, хороня тело, вы говорите: «Прах к праху»[31].
1955 89:6.8 The spectacle of Abraham constrained to sacrifice his son Isaac, while shocking to civilized susceptibilities, was not a new or strange idea to the men of those days. It was long a prevalent practice for fathers, at times of great emotional stress, to sacrifice their first-born sons. Many peoples have a tradition analogous to this story, for there once existed a world-wide and profound belief that it was necessary to offer a human sacrifice when anything extraordinary or unusual happened.
1997 89:6.8 Хотя зрелище Авраама, вынужденного лишить жизни своего сына Исаака, и является шокирующим для цивилизованных чувств, оно не было чем-то новым или необычным для людей той эпохи[32]. На протяжении долгого времени отцы, следуя обычаю, в минуту огромного нервного напряжения приносили в жертву своих первородных сыновей. У многих народов есть аналогичные предания, ибо когда-то существовала всемирная и глубокая вера в то, что при каждом чрезвычайном или необыкновенном событии необходимо принести в жертву человека.
7. MODIFICATIONS OF HUMAN SACRIFICE
7. ВИДОИЗМЕНЕНИЯ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ ЛЮДЕЙ
1955 89:7.1 Moses attempted to end human sacrifices by inaugurating the ransom as a substitute. He established a systematic schedule which enabled his people to escape the worst results of their rash and foolish vows. Lands, properties, and children could be redeemed according to the established fees, which were payable to the priests. Those groups which ceased to sacrifice their first-born soon possessed great advantages over less advanced neighbors who continued these atrocious acts. Many such backward tribes were not only greatly weakened by this loss of sons, but even the succession of leadership was often broken.
1997 89:7.1 Моисей попытался положить конец принесению людей в жертву, заменив его выкупом[33]. Он ввел систематический план, который позволил его народу избавиться от худших последствий опрометчивых и безрассудных клятв[34]. Землю, собственность и детей можно было выкупить за определенную сумму, которая выплачивалась жрецам. Те группы, которые перестали приносить в жертву своих первенцев, вскоре получили огромное преимущество перед менее прогрессивными соседями, продолжавшими совершать эти зверства. Многие отсталые племена не только были чрезвычайно ослаблены утратой сыновей, но нередко в них прерывалась даже преемственность вождей[35].
1955 89:7.2 An outgrowth of the passing child sacrifice was the custom of smearing blood on the house doorposts for the protection of the first-born. This was often done in connection with one of the sacred feasts of the year, and this ceremony once obtained over most of the world from Mexico to Egypt.
1955 89:7.3 Even after most groups had ceased the ritual killing of children, it was the custom to put an infant away by itself, off in the wilderness or in a little boat on the water. If the child survived, it was thought that the gods had intervened to preserve him, as in the traditions of Sargon, Moses, Cyrus, and Romulus. Then came the practice of dedicating the first-born sons as sacred or sacrificial, allowing them to grow up and then exiling them in lieu of death; this was the origin of colonization. The Romans adhered to this custom in their scheme of colonization.
1997 89:7.3 Даже после того, как большинство людей перестали совершать ритуальные убийства детей, существовал обычай бросать младенца на произвол судьбы, оставляя его в пустынном месте или в небольшой лодке. Если ребенок выживал, считалось, что это произошло благодаря вмешательству богов[37]. Так, согласно легендам, боги спасли Саргона, Моисея, Кира и Ромула. Затем появился обычай превращать первородных сыновей в священную жертву: им давали вырасти, после чего, вместо того, чтобы убивать, их изгоняли из дома. Таково происхождение колоний. Римляне придерживались этого обычая в своей программе колонизации.
1955 89:7.4 Many of the peculiar associations of sex laxity with primitive worship had their origin in connection with human sacrifice. In olden times, if a woman met head-hunters, she could redeem her life by sexual surrender. Later, a maiden consecrated to the gods as a sacrifice might elect to redeem her life by dedicating her body for life to the sacred sex service of the temple; in this way she could earn her redemption money. The ancients regarded it as highly elevating to have sex relations with a woman thus engaged in ransoming her life. It was a religious ceremony to consort with these sacred maidens, and in addition, this whole ritual afforded an acceptable excuse for commonplace sexual gratification. This was a subtle species of self-deception which both the maidens and their consorts delighted to practice upon themselves. The mores always drag behind in the evolutionary advance of civilization, thus providing sanction for the earlier and more savagelike sex practices of the evolving races.
1997 89:7.4 Жертвоприношение людей привело к появлению многих причудливых сочетаний сексуальной распущенности с первобытным поклонением. В древности, если женщина сталкивалась с охотниками за головами, она могла купить себе жизнь, отдавшись им. Позднее девушка, выбранная в качестве священной жертвы богам, могла принять решение выкупить свою жизнь, посвятив свое тело пожизненной священной сексуальной службе в храме; так она могла заработать деньги для своего выкупа. Древние считали чрезвычайно возвышающими половые отношения с женщиной, выкупавшей таким способом свою жизнь. Связь со священной девушкой была религиозным ритуалом, который, кроме всего, служил приемлемым оправданием для получения обыкновенного сексуального удовлетворения. Это было разновидностью ловкого самообмана, которому с удовольствием предавались как девушки, так и те, кто пользовался их услугами. Нравы всегда отстают от эволюционного прогресса цивилизации, одобряя более древние и варварские сексуальные обычаи развивающихся народов.
1955 89:7.5 Temple harlotry eventually spread throughout southern Europe and Asia. The money earned by the temple prostitutes was held sacred among all peoples—a high gift to present to the gods. The highest types of women thronged the temple sex marts and devoted their earnings to all kinds of sacred services and works of public good. Many of the better classes of women collected their dowries by temporary sex service in the temples, and most men preferred to have such women for wives.
1997 89:7.5 В итоге, храмовый разврат распространился на всю южную Европу и Азию. У всех народов деньги, заработанные храмовой проституцией, считались священными – это был высокий дар, предлагаемый богам. Лучшие типы женщин стекались на рынки храмового секса и посвящали свои заработки всевозможным священным службам и общественно-полезным делам. Многие женщины из высших классов накапливали свое приданое благодаря временной сексуальной службе в храмах, и большинство мужчин предпочитали брать в жены таких женщин.
8. REDEMPTION AND COVENANTS
8. ИСКУПЛЕНИЕ И ЗАВЕТЫ
1955 89:8.1 Sacrificial redemption and temple prostitution were in reality modifications of human sacrifice. Next came the mock sacrifice of daughters. This ceremony consisted in bloodletting, with dedication to lifelong virginity, and was a moral reaction to the older temple harlotry. In more recent times virgins dedicated themselves to the service of tending the sacred temple fires.
1997 89:8.1 Искупительные жертвы и храмовая проституция были, в действительности, видоизмененными жертвоприношениями людей. Следующим появилось мнимое жертвоприношение дочерей. Этот ритуал заключался в кровопускании с посвящением себя пожизненной девственности и являлся моральной реакцией на более древний храмовый разврат. Впоследствии девственницы посвящали себя служению, состоявшему в поддержании священного храмового огня.
1955 89:8.2 Men eventually conceived the idea that the offering of some part of the body could take the place of the older and complete human sacrifice. Physical mutilation was also considered to be an acceptable substitute. Hair, nails, blood, and even fingers and toes were sacrificed. The later and well-nigh universal ancient rite of circumcision was an outgrowth of the cult of partial sacrifice; it was purely sacrificial, no thought of hygiene being attached thereto. Men were circumcised; women had their ears pierced.
1997 89:8.2 В конце концов, люди стали полагать, что пожертвование какой-то части тела может заменить более древнее, полное человеческое жертвоприношение. Физическое членовредительство также считалось приемлемой заменой. В жертву предлагались волосы, ногти, кровь и даже пальцы рук и ног. Более поздний и почти повсеместный древний ритуал обрезания был следствием культа частичной жертвы; он носил исключительно жертвенный характер без каких-либо гигиенических соображений[38]. Мужчинам делали обрезание; женщинам прокалывали уши.
1955 89:8.3 Subsequently it became the custom to bind fingers together instead of cutting them off. Shaving the head and cutting the hair were likewise forms of religious devotion. The making of eunuchs was at first a modification of the idea of human sacrifice. Nose and lip piercing is still practiced in Africa, and tattooing is an artistic evolution of the earlier crude scarring of the body.
1997 89:8.3 Впоследствии вместо отрезания пальцев их стали связывать. Бритье головы и остригание волос также были видами религиозного посвящения. Первоначально превращение мужчин в евнухов являлось видоизменением представления о человеческой жертве. Прокалывание носа и губ до сих пор практикуются в Африке, а татуировка является художественной эволюцией более древнего и примитивного обычая оставлять на теле рубцы.
1955 89:8.4 The custom of sacrifice eventually became associated, as a result of advancing teachings, with the idea of the covenant. At last, the gods were conceived of as entering into real agreements with man; and this was a major step in the stabilization of religion. Law, a covenant, takes the place of luck, fear, and superstition.
1997 89:8.4 В итоге, под влиянием прогрессивных учений, обычай принесения жертвы стал связываться с понятием завета. Наконец, появилось представление о богах, заключающих настоящий договор с человеком, что стало важным шагом в упрочении религии. Закон – завет – вытесняет удачу, страх и суеверие[39].
1955 89:8.5 Man could never even dream of entering into a contract with Deity until his concept of God had advanced to the level whereon the universe controllers were envisioned as dependable. And man’s early idea of God was so anthropomorphic that he was unable to conceive of a dependable Deity until he himself became relatively dependable, moral, and ethical.
1997 89:8.5 Человек не мог даже мечтать о заключении договора с Божеством, пока его представление о Боге не достигло уровня, на котором правители вселенной считаются заслуживающими доверия. Древнее представление человека о Боге было настолько антропоморфическим, что он был неспособен вообразить надежное Божество, пока сам не стал относительно надежным, нравственным и этичным.
1955 89:8.6 But the idea of making a covenant with the gods did finally arrive. Evolutionary man eventually acquired such moral dignity that he dared to bargain with his gods. And so the business of offering sacrifices gradually developed into the game of man’s philosophic bargaining with God. And all this represented a new device for insuring against bad luck or, rather, an enhanced technique for the more definite purchase of prosperity. Do not entertain the mistaken idea that these early sacrifices were a free gift to the gods, a spontaneous offering of gratitude or thanksgiving; they were not expressions of true worship.
1997 89:8.6 И вот, мысль о союзе с богами стала, наконец, реальностью. Со временем эволюционный человек приобрел такое моральное достоинство, что осмелился заключать договоры со своими богами. Так жертвоприношение постепенно превратилось в игру – философскую сделку с Богом. Все это являлось новым способом страхования против несчастий или, скорее, усовершенствованным методом более определенного приобретения успеха. Не заблуждайтесь: ранние жертвоприношения не были безвозмездным даром богам, добровольным выражением признательности или благодарением; они не являлись проявлением настоящего поклонения.
1955 89:8.7 Primitive forms of prayer were nothing more nor less than bargaining with the spirits, an argument with the gods. It was a kind of bartering in which pleading and persuasion were substituted for something more tangible and costly. The developing commerce of the races had inculcated the spirit of trade and had developed the shrewdness of barter; and now these traits began to appear in man’s worship methods. And as some men were better traders than others, so some were regarded as better prayers than others. The prayer of a just man was held in high esteem. A just man was one who had paid all accounts to the spirits, had fully discharged every ritual obligation to the gods.
1997 89:8.7 Примитивные формы молитвы были не чем иным, как торговлей с духами, спором с богами. Это напоминало меновую торговлю, в которой просьбы и убеждения предлагались в обмен на нечто более реальное и дорогостоящее. Развитие у людей торговых отношений внедрило дух коммерции и развило искусство товарообмена; теперь эти черты стали проявляться в человеческих методах поклонения. И так же как одни люди умели лучше торговать, чем другие, так и молитвы одних людей считались лучше, чем молитвы других. Большим уважением пользовалась молитва справедливого человека[40]. Справедливым человеком был тот, кто расплатился с духами, полностью выполнил каждую ритуальную обязанность по отношению к богам.
1955 89:8.8 Early prayer was hardly worship; it was a bargaining petition for health, wealth, and life. And in many respects prayers have not much changed with the passing of the ages. They are still read out of books, recited formally, and written out for emplacement on wheels and for hanging on trees, where the blowing of the winds will save man the trouble of expending his own breath.
1997 89:8.8 Ранняя молитва вряд ли являлась поклонением: она была сделкой-прошением о здоровье, богатстве и жизни. И во многих отношениях молитвы мало изменились с течением времени. Они по-прежнему читаются по книгам, произносятся для проформы и выписываются для укрепления на колесах или подвешивания на деревьях, чтобы ветер мог освободить человека от необходимости затрачивать собственное дыхание.
9. SACRIFICES AND SACRAMENTS
9. ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ И ПРИЧАСТИЯ
1955 89:9.1 The human sacrifice, throughout the course of the evolution of Urantian rituals, has advanced from the bloody business of man-eating to higher and more symbolic levels. The early rituals of sacrifice bred the later ceremonies of sacrament. In more recent times the priest alone would partake of a bit of the cannibalistic sacrifice or a drop of human blood, and then all would partake of the animal substitute. These early ideas of ransom, redemption, and covenants have evolved into the later-day sacramental services. And all this ceremonial evolution has exerted a mighty socializing influence.
1997 89:9.1 Эволюция урантийских ритуалов подняла человеческое жертвоприношение с уровня кровавого людоедства на более высокие и символические уровни. Древние ритуалы жертвоприношения породили последующие обряды причастия. Еще относительно недавно только жрец отведывал каннибальскую жертву или каплю человеческой крови, после чего все остальные ели заменяющее человека животное. В более позднее время эти древние представления о выкупе, искуплении и заветах превратились в обряды причащения. И вся эта эволюция ритуалов оказала огромное социализирующее воздействие.
1955 89:9.2 In connection with the Mother of God cult, in Mexico and elsewhere, a sacrament of cakes and wine was eventually utilized in lieu of the flesh and blood of the older human sacrifices. The Hebrews long practiced this ritual as a part of their Passover ceremonies, and it was from this ceremonial that the later Christian version of the sacrament took its origin.
1997 89:9.2 В связи с культом Богоматери, в Мексике и других местах со временем стали использовать причащение лепешками и вином вместо плоти и крови – атрибутов более древнего жертвоприношения людей. На протяжении долгого времени иудеи использовали этот ритуал во время празднования своей Пасхи, и именно из этого обряда впоследствии возникла христианская версия причастия.
1955 89:9.3 The ancient social brotherhoods were based on the rite of blood drinking; the early Jewish fraternity was a sacrificial blood affair. Paul started out to build a new Christian cult on “the blood of the everlasting covenant.” And while he may have unnecessarily encumbered Christianity with teachings about blood and sacrifice, he did once and for all make an end of the doctrines of redemption through human or animal sacrifices. His theologic compromises indicate that even revelation must submit to the graduated control of evolution. According to Paul, Christ became the last and all-sufficient human sacrifice; the divine Judge is now fully and forever satisfied.
1997 89:9.3 Древние социальные братства основывались на ритуале пития крови; ранняя еврейская община скреплялась жертвенной кровью. Павел собирался создать новый христианский культ на «крови вечного завета»[41]. И хотя он обременил христианство ненужными учениями о крови и жертвах, он действительно, раз и навсегда, покончил с доктринами, которые исповедовали искупление посредством человеческих или животных жертв. Его теологические компромиссы показывают, что даже откровение должно подчиняться постепенному управлению эволюции. Согласно Павлу, Христос стал последней, исчерпывающей человеческой жертвой; теперь божественный Судья удовлетворен полностью и навечно[42].
1955 89:9.4 And so, after long ages the cult of the sacrifice has evolved into the cult of the sacrament. Thus are the sacraments of modern religions the legitimate successors of those shocking early ceremonies of human sacrifice and the still earlier cannibalistic rituals. Many still depend upon blood for salvation, but it has at least become figurative, symbolic, and mystic.
1997 89:9.4 Так спустя многие века культ жертвоприношения превратился в культ причастия[43]. Поэтому обряды причастия в современных религиях являются законными преемниками этих отталкивающих древних церемоний жертвоприношения людей и еще более древних каннибальских ритуалов. Многие до сих пор полагаются на кровь для спасения, однако это, по крайней мере, приобрело образный, символический и мистический характер.
10. FORGIVENESS OF SIN
10. ПРОЩЕНИЕ ГРЕХА
1955 89:10.1 Ancient man only attained consciousness of favor with God through sacrifice. Modern man must develop new techniques of achieving the self-consciousness of salvation. The consciousness of sin persists in the mortal mind, but the thought patterns of salvation therefrom have become outworn and antiquated. The reality of the spiritual need persists, but intellectual progress has destroyed the olden ways of securing peace and consolation for mind and soul.
1997 89:10.1 Древний человек мог осознать расположение Бога только через жертвоприношения. Современный человек должен выработать новые методы для самосознания спасения. Сознание греха продолжает жить в разуме смертных, но представления о спасении являются отжившими и устаревшими. Реальность духовных потребностей сохраняется, но интеллектуальный прогресс разрушил прежние пути достижения мира и утешения для разума и души.
1955 89:10.2 Sin must be redefined as deliberate disloyalty to Deity. There are degrees of disloyalty: the partial loyalty of indecision; the divided loyalty of confliction; the dying loyalty of indifference; and the death of loyalty exhibited in devotion to godless ideals.
1997 89:10.2 Грех должен быть переосмыслен как преднамеренно нелояльное отношение к Божеству. Есть несколько степеней нелояльности: неполная лояльность, присущая нерешительности; разобщенная лояльность, свойственная конфликтности; исчезающая лояльность, присущая безразличию; и утрата лояльности, которая выражается в следовании безбожным идеалам.
1955 89:10.3 The sense or feeling of guilt is the consciousness of the violation of the mores; it is not necessarily sin. There is no real sin in the absence of conscious disloyalty to Deity.
1997 89:10.3 Чувство или ощущение вины есть осознание нарушения нравов; оно не обязательно является грехом. Если нет сознательной нелояльности к Божеству, нет и настоящего греха.
1955 89:10.4 The possibility of the recognition of the sense of guilt is a badge of transcendent distinction for mankind. It does not mark man as mean but rather sets him apart as a creature of potential greatness and ever-ascending glory. Such a sense of unworthiness is the initial stimulus that should lead quickly and surely to those faith conquests which translate the mortal mind to the superb levels of moral nobility, cosmic insight, and spiritual living; thus are all the meanings of human existence changed from the temporal to the eternal, and all values are elevated from the human to the divine.
1997 89:10.4 Возможность осознания вины есть знак трансцендентного отличия человека. Этот знак не клеймит человека, как подлое существо, а наоборот – выделяет его как создание потенциального величия и вечно восходящей славы. Такое чувство недостойности является начальным стимулом, призванным быстро и уверенно привести к тем завоеваниям веры, которые переводят смертный разум на величественные уровни нравственного благородства, космической проницательности и духовной жизни; так все значения человеческого существования превращаются из временных в вечные, и все ценности возвышаются от человеческих к божественным.
1955 89:10.5 The confession of sin is a manful repudiation of disloyalty, but it in no wise mitigates the time-space consequences of such disloyalty. But confession—sincere recognition of the nature of sin—is essential to religious growth and spiritual progress.
1997 89:10.5 Покаяние в грехе – это мужественное отречение от нелояльности, но оно ни в коей мере не смягчает пространственно-временны́е последствия такой нелояльности. Однако покаяние – искреннее осознание природы греха – обязательно для религиозного роста и духовного прогресса.
1955 89:10.6 The forgiveness of sin by Deity is the renewal of loyalty relations following a period of the human consciousness of the lapse of such relations as the consequence of conscious rebellion. The forgiveness does not have to be sought, only received as the consciousness of re-establishment of loyalty relations between the creature and the Creator. And all the loyal sons of God are happy, service-loving, and ever-progressive in the Paradise ascent.
1997 89:10.6 Прощение греха Божеством есть возобновление отношений лояльности, которое следует за периодом осознания человеком прекращения таких отношений в результате сознательного бунта. Прощения не нужно искать – его достаточно принять как осознание восстановления отношений лояльности между созданием и Создателем. И все верные Божьи сыны счастливы, преданны служению и добиваются всё новых успехов в своем восхождении к Раю.
1955 89:10.7 [Presented by a Brilliant Evening Star of Nebadon.]
1997 89:10.7 [Представлено Яркой Вечерней Звездой Небадона.]
| Документ 88. Фетиши, талисманы и магия |
Индекс
Одиночная версия |
Документ 90. Шаманство — знахари и жрецы |